 Талантливый, обаятельный, харизматичный. Этот актер сыграл сотни ролей в кино, на сцене прожил множество чужих жизней, но его талант, как уникальный бриллиант, сияет все новыми и новыми гранями...
В нeм чувствуется аристократизм. Может быть потому, что его родословная уходит корнями во времена Петра Великого. Не оттуда ли этот неповторимый шарм, интеллигентность и поразительная тонкость натуры? Он органичен во всех созданных им образах. Артист, уверенно идущий в ногу с эпохой.
– Александр Викторович, Ваше детство прошло в переулочках Арбата. Вы помните дух той, старой Москвы, еe историю. Какая Москва Вам ближе, та, ушедшая в прошлое, или сегодняшняя, такая, какой она стала?
– Москва изменилась, перестраивается. Мы ведь все настроены ностальгически… Я по-мню по маленькой улочке Арбат ходил один троллейбус. Небольшая ведь улочка, всего полтора километра, но как много там было всего сосредоточено! Это был такой родной-родной Арбат! И вовсе не потому, что здесь я жил, здесь жили мои друзья, тут я хулиганил, гонял голубей, ходил в театр, кино. В нeм, в самом Арбате есть история. И до сих пор в этих домах и улочках все ещe остается что-то непонятное, необъяснимое. Может, от того, что ты знаешь: Арбат – такая старинная улица, и по этой улице ходила конница Мурата, бродил Булат Окуджава, здесь жил Пушкин… Не могу забыть знаменитую Собачью площадку, район арбатских переулков. И я буквально помню каждый булыжник, каждый дом! Потом, когда строили Новый Арбат, тогда Калининский проспект, эта сеть переулков была разрушена. Я вспоминаю все это как что-то очень родное и теплое. Вот говорят про какое-нибудь место – намоленное! И чувствуешь особую энергетику этого намоленного места и не отдаешь себе в том отчета, но относишься очень уважительно. Какое тепло оттуда идет! Так можно сказать и об улице и о городе. Раньше, в советское время, наши российские города были похожи друг на друга, и дома тоже похожи. А сейчас везде без конца строятся башенки элитных многоэтажек, но ведь если их и дальше тиражировать, это тоже скоро превратится в одинаковость! Есть вещи, которые не надо было бы трогать. Не потому что это память о чем-то, а просто есть старая вещь, и она сама по себе приятна. Вот мы берем старую-старую книгу с буквой «ять» и совершено по другому держим еe в руках, нежели современное издание, даже самое хорошее. И в этой осторожности старины заложена особая энергетика, аура.
 |
 |
– Вы очень много ездили по миру. Какие еще города Вам нравятся? Есть ли любимые места?
– Москва любима мной, и можно понять почему. Я здесь родился, здесь жили мои мама, папа, друзья, первая любовь. Тут в первый раз по физиономии получил, сам кому-то дал… Нет, не могу сказать, что я влюблен в какой-то еще город. Везде есть очаровательные места, где тебе приятно бывать и которые соответствуют твоему состоянию, твоей внутренней жизни. Мне нравятся Будапешт, Прага и Париж, но мы их открыли для себя значительно позже. Это не родное. Знаешь, вот открываешь хороший альбом с красивыми фотографиями и получаешь удовольствие от того, что видишь. Вот так и приезжаешь в какой-нибудь европейский город или, например, в Америку, глаз радуется, но это все не твое. А есть холодные города. Холодные не по климату, они какие-то… никакие. И чувствуешь себя там абсолютно незащищeнным. И еще… Город определяют не только здания и улицы, не какие-то красоты или уродства, а определяет публика. Вот Питер сам по себе красивый город. Наш театр там очень хорошо принимают, относятся по-доброму. Но есть такое – та реакция зрителей, да не та! Это… чуть-чуть, во вздохе, на пять аплодисментов больше или меньше, что-то необъяснимое.
– Вы бываете в театрах в качестве зрителя?
– Это сложно для меня! Очень сложно, потому что я имею представление о театральном жанре. Ведь сейчас ничего нового нет, и если бывает, то так редко! И что сегодня называют новым, уже сыграли 20 лет назад и уже забыли. По-другому все должно быть! Вот новые режиссеры получают какие-то премии за то, что они делают, но такое ощущение, что они обескровливают настоящее, стирают саму суть, закрываясь какой-то формой. Взять, например, Шекспира или любого классика, нашего, русского. Потому он и классик, что читаются не атрибуты внешнего, а как раз большая внутренняя жизнь происходящего. Думаю, то, что вообще сейчас происходит на телевидении и показывают в кинотеатрах, не достигает качественного художественного уровня. Я не хочу ни с чем сравнивать, но есть даже средние произведения годов 50-х, они значительно выше того, чем восторгаются сегодня и говорят, что это необыкновенно. Но это лично мое мнение. Раз это существует, значит, кому-то нравится.
 – Однажды Вы сказали, что так и не сыграли свою роль. Какая она, Ваша идеальная роль?
– Я не знаю, какая это должна быть роль, и не знаю, из какой эпохи этот герой. Я просто знаю, что во мне есть и что мне хочется отдать, выбросить… Мне хочется полностью раскрыться в своем ощущении жизни, в правде жизни, без лжи. И пусть это будут вещи очень чувственные, даже интимные, когда я смогу обо всем, не стесняясь, нормально рассказать, прочувствовать, застрелить кого-то, застрелиться сам… Мы все время проходим мимо чего-то чистого и прекрасного! Главное – открытая душа и сердце. В нас всe есть: и плохое и хорошее, есть гадости, в которых мы себе не признаемся, есть что-то такое замечательное и прекрасное, но мы все время чего-то не договариваем, молчим, находимся в запутанном состоянии. И сейчас люди очень много врут, может, потому что правда – это часто очень больно? Иногда хочется сказать правду, и я не могу себя удержать, а это не всем нравится.
– Как Вы относитесь к утверждению о том, что мысли материальны?
– В молодости мы все мечтаем, чего-то хотим, строим планы, а потом это уходит навсегда и больше никогда не возвращается. В этом и есть человеческая проблема. Мысли и желания, которые в тебе возникают, я думаю, не всегда исполняются именно так, как мы того хотим. Если вопрос стоит о человеческих отношениях… Они либо состоятся, либо нет. Но грустно, что многое проходит мимо тебя, и ты иногда сам виноват в том, что из-за занятости откладываешь общение, которое тебе было бы приятным.
– Александр Викторович, как Вы ощущаете себя в этом суетливом времени?
– Сейчас очень много нового! Кажется, что идет огромнейшая бесконечная колонна, которой конца и края не видно, и она всe сметает на своем пути. И вот если ты не попал в эту колонну или тебя в неe вовремя не затащили, то ты стоишь где-то в сторонке и наблюдаешь, что происходит, и разводишь руками: откуда вас столько взялось? Но думаю, что я, наверное, не в этой колонне. Иногда уходит почва из-под ног, но есть вещи, которые тебя восстанавливают.
– Что такое слава?
– Слава – это какое-то неправильное слово. Для меня важнее, когда про человека говорят, что у него есть признание. Признание – это очень важно! Вот Алексей Баталов снялся в фильмах десяти, а какое у него признание! Несколько фильмов и все такие значимые: «Большая жизнь», «Дорогой мой человек», «Бег», «Москва слезам не верит»…
– У Вас есть увлечения, что-то личное, для души?
– Увлечение есть. Оно так вдруг на какое-то время на меня наскакивает! Есть свободное время – я рисую, на репетициях иногда рисую, когда есть минутка. Получаются какие-то необычные интересные образы. Прихожу домой, беру листок, карандаш, провожу линию и получается рисунок! Их уже много собралось. Часто получаются всякие непростые рожицы. Мне даже предлагали сделать книгу и проиллюстрировать этими набросками. Люблю ездить по вечерней Москве, слушаю музыку – классику, симфоджаз. В все вокруг.
– Что Вам нравится читать?
– Я не люблю перечитывать книги и, вообще, возвращаться к тому, что меня когда-то поразило в жизни. Потому что потом, через время, воспринимаешь всe по-другому. Часто это бывало со спектаклями, в кинематографе. Не хочу разочаровываться в тех ощущениях, которые я получил когда-то! Или, например, прочитаешь книгу, потом смотришь фильм, поставленный по этой книге, и вдруг понимаешь, что это уже совсем не то. Время от времени я увлекаюсь какими-то вещами. Сейчас очень много читаю драматургию.
– Вы верите в чудеса? Если бы встретились с золотой рыбкой, то о чем бы еe попросили?
– Золотой рыбки не бывает. В чудеса я не верю. Их, наверное, нет. Человек сам всего добивается – своей интуицией, силой, энергией. И ничего такого особенного я не жду. Просто хочется соответствовать этому времени, чтобы было взаимопонимание с ним, понимание момента и… творчество. |
