Главная роль Збруева.

«Так уж устроен человек: он не знает даже о тех чувствах, которые у него возникают. Все мы одинаковые в своих желаниях, в то же время — очень разные по характеру. Поэтому иногда не хочется обижать человека, а иногда — быть обиженным самому. И часто думаешь: нет, уж лучше я промолчу. А это уже ложь».

Сегодня многие говорят о дружбе. В каком-то смысле это даже модно, особенно когда так называемого друга больше нет в живых. Я почему-то долго боялась звонить Александру Збруеву после того, как Москва простилась с Абдуловым, а в этом году вслед за ним ушел Янковский. В одном театре все «как бы» приятели, но ни у кого не возникало сомнений, что Янковский и Збруев – те самые настоящие друзья. Они держались рядом за кулисами столичного Октябрьского, вместе покидали «Ленком» после премьеры «Женитьбы» пару лет назад. У них даже морщинки у краешков глаз похожи – такие бывают только у светлых весельчаков. Теперь Збруев улыбается реже, а в ответах на привычные вопросы все чаще проскальзывают грустные нотки.

«Люди постоянно врут»

- Киевляне уже не раз видели блистательное трио Чурикова-Збруев-Янковский в спектакле «Все оплачено». В этот раз вы приехали в несколько ином составе. Андрей Соколов оправдывает надежды публики?

- Постановка не новая, выверенная временем, но мы продолжаем импровизировать – проверять своего зрителя. Даже не помню, в который раз мы приезжаем со спектаклем в Киев. Ясно одно – киевляне в театр ходят, у нас всегда переполненные залы.

- Янковский был мастером импровизации. Как с этим у Соколова?

- В нашем случае сложно сказать, потому что спектакль создавался под определенных артистов: Чурикову, Янковского и вашего покорного слугу, соответственно, рисунок как бы соответствует их характеру. Думаю, что в какой-то момент Андрею было сложновато, но постепенно он освоился и теперь понимает, что делает, появилась импровизация – он очень достойно существует в этой истории. Для нас, людей, ради которых создавался спектакль, гораздо сложнее продолжать играть его с потерей, чем актеру, который вводится в роль. Потому что Олег Иванович был для нас очень близким человеком, другом, не проходит и дня, чтобы мы о нем ни вспоминали, и не только в связи с этим спектаклем. Когда десятилетиями вместе служишь в театре, появляется общая жизнь, понимание каких-то вещей совпадает… все это очень сложно пережить. Не в обиду будет сказано актерам, которые ввелись в роли Янковского в разных спектаклях, но на их месте иногда видишь лицо Олега, представляешь, как он бы сыграл. Все это неразрывно связано. В кино по-другому – снимают по кадрам, потом монтируют, а в театре все собираются вместе, создается единый организм, и когда в этом организме что-то нарушается – он не работает. Актеры, которые сейчас играют роли Олега, очень достойные, быть может, у них неплохо получается вживаться, но потеря партнера – неизлечимая рана.

- Кто живет с вами общей жизнью в премьерном спектакле «Вишневый сад»? Выбор такого материала – неожиданность от «Ленкома».

- «Вишневый сад» - действительно неумирающее название, спектакли ставятся в Японии, Китае, по всей Европе и миру, только в Москве идет несколько постановок в разных театрах. Поэтому зритель, даже тот, что не читал пьесы, знает сюжет истории, это особенная публика – она не следит за словом Чехова, а пытается понять, что оно означает для этого театра и артистов. Марк Анатольевич – талантливый человек, и понимает, что открыть что-то новое в «Вишневом саде» сложно. Не хочется опережать события, но репетиции были действительно сложными, потому что Захаров, как мне кажется, ставил спектакль, перпендикулярный всем остальным, идущим в других театрах, уходил от привычных зрителю вещей: мол, Чехов написал в ремарке такой-то. Время действия – 1904 год, а сегодня другой век, абсолютно иное время: темпоритмы, юмор – многое изменилось. Я не думал, какое время лучше, даже не знаю, к чему мы в этом веке пришли, и куда он двинется дальше, но дыхание времени нужно уловить именно сегодня, в этом спектакле построить мостик в современность. Марк Анатольевич хорошо чувствует время и зрителя, понимает ситуацию, в которой мы живем. Поэтому он ставит «Вишневый сад» именно так: спектакль короткий, со многими сокращениями. В Интернете масса нападок на постановку.

- Среди мнений «Захаров поставил подстрочник» - подтекст.

- Можно по-разному воспринимать смысл, который он хотел выразить в этом спектакле, но актеры, играющие там, получают удовольствие. В нем – артисты старшего поколения и молодежь, некоторые с первого взгляда не слишком подходят на эти роли, но Марк Анатольевич все сделал умеренно. На сцене нет привычных белых веточек цветущего вишневого сада – все это ушло безвозвратно. Становится очень грустно, ведь это не просто ностальгия, а человеческая жизнь – самое дорогое, что есть на свете. Ведь человек так устроен – он постоянно врет, даже когда говорит правду. Поэтому самое ценное – его внутренний мир. С уходом жизни уходит все то, чего он не сказал или не мог сказать, все, что он навсегда потерял. «Вишневый сад» воспринимают по-разному: кто-то вовсе не понимает, другие с восторгом кричат: «Гениально!», я даже видел людей, которые после спектакля вытирают слезы.

- Вам близок внутренний мир молодежи, которую все чаще задействуют в «Ленкоме»? Одно время вы даже вели актерский курс…

- В жизни все меняется, кроме любви, смерти, предательства – чувств, испытываемых каждым человеком. Даже если изменились ценности - чувства остались, а это самое главное, поэтому театр и все, что связано с искусством, тоже никогда не умрет. По всей вероятности, курсу, который я вел, было интересно послушать старшее поколение, так называемых педагогов, но нам было так же любопытно услышать что-то от них. Я многое для себя выносил из общения со студентами. Если не чувствуешь, что там происходит за окном сегодня, – лучше не заниматься этой профессией. Мы можем о чем-то не говорить, потому что не знаем, но наше подсознание работает постоянно и оно знает все. Если когда-то тебе удастся войти в этот мир – тебе расскажут ту самую правду, о которой мы молчим. Так уж устроен человек, он не знает даже о тех чувствах, которые у него возникают. Все мы одинаковы в своих желаниях, в то же время - очень разные по характеру. Поэтому иногда не хочется обижать человека, а иногда – быть обиженным самому. И часто думаешь: нет, уж лучше я промолчу. А это уже ложь.

- Как чаще происходит у вас: вы не хотите обижать или быть обиженным?

- Сложно сказать, что со мной происходит чаще. Во всяком случае… Я ДУМАЮ, и это уже неплохо. Ведь есть люди, у которых, что бы ни случилось, «ах, ладно. Не важно!» Хотя, чем больше размышляешь, тем сложнее живется, а иногда ответа на какие-то вопросы нет. Но так устроено общество: хочет постоянно разбивать лицо о стенку, за что-то бороться, иногда не понимая бессмысленности этого.

«Может быть, я ленив…»

- В юбилейный год, когда вам исполнилось 70, в прессе появилась масса материалов с оценками вашего творческого пути. Они совпадали с вашими мыслями на предмет осознания «кто я»?

- Я как-то об этом особо не задумывался. Да, сняли несколько фильмов обо мне, но мне кажется, что журналисты пишут еще и потому, что это их работа, – нужно как-то отметить публичных людей. Поэтому к их оценкам отношусь не очень серьезно, к тому же какой я на самом деле, кроме меня самого, никто не знает, в некоторых моментах мне кажется, что я и сам себя не знаю. Пишут, потому что считают нужным рассказать о человеке в юбилей или в какой-то праздник. Так повелось в моей жизни, что я не отмечаю ни дней рождений, ни праздников – больше ценю свои личные удачи в профессии.

- Какая последняя удача?

- Спектакль «Вишневый сад», который я с удовольствием играю. Роль довольно сложная, Гаев – один из самых загадочных персонажей (с остальными значительно понятнее). Чего хочет этот человек, ради чего живет на свете, и почему Чехов вписал его в свою пьесу, мне очень любопытно. Своими мыслями об этом делюсь только со сценой. Пусть зритель сам сделает выводы о том, кого я играю.

- Как-то обмолвились, что лучшая роль в театре вами еще не сыграна. Правда?

- Нет, любимые мной роли конечно были. В самом начале творческого пути, еще при Анатолии Васильевиче Эфросе, мы играли спектакли «Мой бедный Марат» и «До свидания, мальчики». У Захарова – «Хория» и «Последняя жертва» по Островскому. Признаюсь честно, я абсолютно не жадный до ролей. Поэтому сейчас у меня нет никакого желания сниматься, например, в кино. Если бы мне предложили любопытную роль с хорошим материалом у талантливого режиссера, наверное, согласился бы. Пока категорически отказываюсь. Мне кажется, что сегодня кинематографа не существует, это просто миф. Снимают эти дурацкие многосерийные фильмы, похожие как две капли воды и ни о чем не говорящие. Иногда включаю телевизор, узнаю предложенный мне ранее материал и с облегчением вздыхаю: хорошо, что отказался от этой роли. Я работаю в театре у талантливого режиссера, у меня замечательные партнеры, мне кажется, что это достойнее и интереснее.

- Ожидание роли делает актерскую профессию зависимой. Вам как мужчине, наверное, непросто с этим свыкнуться?

- Я действительно не жду ролей – не жадный. Такой уж у меня характер, может быть, я ленив, иногда даже подозреваю, что так и есть. Но когда человек накапливает какой-то опыт, года – хочется выплеснуть это из себя, быть доказательным в своей правоте – нужна не проходная, а та самая главная роль.

«Скучно: многое знаешь заранее»

- Наверное, работая над ролью, вы иногда берете в свой автомобиль случайных попутчиков…

- Не для того, чтобы денег заработать! А то вы напишете, и подумают, что я так иногда халтурю.

- Вы пытаетесь углядеть в своих пассажирах новые детали для будущего образа?

- Нет. Я всегда считал, что в человеке есть все: хорошее, плохое и даже то, о чем он сам не подозревает. Существует некая общая характеристика – «человек», и его характер может завести в какой-нибудь не тот переулок или же вырулить на проспект. Поэтому черпать детали нужно не просто из конкретного случая, а из всего того, чем ты живешь, с какими людьми встречаешься. Лучше рассчитывать на личное понимание современного человека и времени, в котором живешь. Даже если я играю персонажа из другой эпохи, чувства остаются прежними, разница только в том, как они выражаются, а личные проявления всегда зависят от характера.

- В 1997-м в картине «Шизофрения» вы сыграли психолога. В жизни вы хорошо разбираетесь в людях?

- Моя профессия неразрывна с психологией. Например, на Западе многие поступают в театральную школу не для того, чтобы стать актерами, а ради того, чтобы лучше познать мир и взаимоотношения между людьми. Психология присутствует в работе над каждым новым образом. Но о каких-то своих мыслях лучше не распространяться. Задача сказать о человеке все, что думаешь, даже пообщавшись с ним всего несколько минут, ставится, по-моему, редко. Хотя иногда я могу сделать выводы и за короткое время, даже если внутренний мир человека не соответствует его поведению.

- Вам действительно настолько интересны чужие судьбы?

- Не все. Разные люди встречаются: интересные и не очень. Иногда становится скучно, потому что многое знаешь наперед. О каких-то вещах в силу порядочности и воспитания можно и промолчать, даже если заметишь в человеке дурное или неискреннее. А может быть, и вовсе не надо ничего говорить. Зачем воспитывать взрослых людей? У каждого свое ощущение мира, переучивать по-своему - глупо.

«Я не тороплюсь жить»

- Вы любите пребывание в одиночестве. Что вам дают минуты уединенности?

- Одиночество любят все, даже тусовщики, ценители так называемых праздников и публичных встреч. Я очень редко куда-то хожу. В жизни и без того масса интересного: например, погулять по Киеву в солнечную погоду – голубое небо, красивые люди. Вовсе не обязательно идти на общественный обед, где все сидят за столом и говорят приблизительно одни и те же слова. Лучше пройтись, подумать.

- О чем?

- О многом. О жизни, о том, что тебя окружает, о том, что видишь впервые. Для меня даже эта гостиница в новинку. Номера находятся на первом этаже, поэтому с утра сложно понять, что за погода за окном, – странное освещение. Потом открываешь ставни и видишь небо, солнечный свет, часть улицы в тени – красиво. Я ведь этого никогда не видел. Был бы художником, мог бы нарисовать или сфотографировать. Вот, например, человек пошел, если приглядеться, по тому, как он одет, можно понять, тепло сегодня или холодно. О жизни в основном думаю.

- Ваш герой спектакля «Все оплачено» - тоже художник. Мне как-то было любопытно, что он нарисовал, но на мольберте вместо картины я обнаружила зеркало. Как вы относитесь к своему отражению, к возрасту?

- Всему свое время. Я стараюсь об этом не думать. Возраст всегда приводит к плачевному результату. Конечно, молодым быть лучше, чем старым. Не особо переживаю, потому что знаю – человеческая жизнь в своей основе трагична – все мы умрем. И очень быстротечна. Мы все оставляем на потом, а «потом» может и не быть. Понравилась, к примеру, женщина, и думаешь: «Не сейчас» или «Ах, не надо – нельзя». Но почему нельзя? Из-за каких-то моральных качеств? Драма человеческая существует изначально. По молодости не все это понимают. Живем, и кажется, все нам известно, но это не так – не знаем даже, что произойдет через минуту или через день.

- Вас неизвестность пугает? Вы торопитесь жить?

- Нет. Не тороплюсь. Наверное, поэтому не снимаюсь в кино в проходных ролях, чтобы было чем загрузить себя с утра до ночи. 15 часов на съемочной площадке в сериале – не вижу в этом никакого смысла. Я не тороплюсь, но время все равно не остановишь.

«Если любишь – плевать на всех»

- В молодости ваша обаятельность во многом помогала находить общий язык с людьми. Наверное, вам никогда не приходилось завоевывать женщину?

- Почему же? Ведь вкусы разные – не только к жизни, а и по отношению к людям: у мужчины к женщине и наоборот. Если женщина нравится, ты тоже ей интересен, и она свободна – встреча произойдет сама собой. Если нет обоюдного интереса, завоевания ничего не изменят. Иногда мне просто приходилось прилагать усилия, чтобы соответствовать понравившейся даме.

- Мужчина любит в женщине загадку. Со своей супругой Людмилой Савельевой вы вместе 40 лет. Есть тайны, которые вам не удалось разгадать?

- Все мы живые люди. Я вообще не верю в то, что человек – однолюб. Идеальных пар, тем более семейных, о которых так много говорят (пишут уже реже) не существует. Рано или поздно происходят совсем не желаемые с одной или с другой стороны вещи. Но это и есть жизнь. Мы сегодня уже говорили про природу за окном, новые обстоятельства, в которых ты находишься. Новая женщина – это тоже интересно.

- Ваша скрытность в общении с прессой на личные темы помогает оградить отношения от лишнего внимания?

- Нет. У нас очень развита желтая пресса, и она завоевывает все большее пространство, несмотря на то, что многие это осуждают. Например, Саша Абдулов очень переживал из-за каждой публикации. Есть люди, принимающие все близко к сердцу. Обо мне, тьфу-тфу, желтая пресса не очень-то пишет. Если что-то появляется – просто не обращаю внимания. Вообще не понимаю, что значит оберегать личную жизнь. Живи! Если ты любишь – плевать на всех. Пусть пишут, что хотят. Я, честно говоря, к этим сплетням равнодушен.

- Насколько для вас важно мнение со стороны, ваших близких, например?

- Я могу посоветоваться, если в чем-то сомневаюсь или ввести в курс дела кого-то из симпатичных мне людей – чтобы увидеть его реакцию на мой рассказ. В зависимости от этого, быть может, я что-то для себя отмечу, но вряд ли изменю мнение.

Прощаясь, Збруев вызвался проводить меня. Холл гостиницы, в которой остановился актер, увешен веселыми снимками знаменитых постояльцев, и мы остановились у одного из них. Это было даже не фото, а растиражированная афиша спектакля «Все оплачено» с изображением Александра, Инны и Олега: «Вот, а это мы полтора года назад». В этих словах были и гордость, и тоска… Мы молча изучали фото, а время как будто остановилось – это уже история.