Александр Збруев: Любовь к Родине - это любовь к моему зрителю.

Александр Збруев родился 31 марта 1938 года в Москве.
Свою родословную А. Збруев ведет со времен Петра Великого. Его бабушка по линии матери была баронессой, мама - столбовой дворянкой. Отца своего он никогда не видел, потому что Виктор Александрович работал заместителем наркома связи. В то время сталинское правительство вело "охоту на врагов народа", и можно было ни за что подвести человека "под вышку". Отец, как многие другие невинные люди, был объявлен "врагом народа" и расстрелян в 1937 году. Мать происходила из адвокатской семьи, но работала на кинофабрике имени Чайковского. Как жена "врага народа", она должна была отсидеть 5 лет в лагерях, но, учитывая то, что женщина ждала ребенка, лагеря заменили ссылкой в Рыбинск. После ссылки мать и пятилетний Саша вернулись в свою квартиру на Арбате, которая к тому времени была конфискована у семьи и стала коммунальной.

- Александр Викторович, Вам пришлось хлебнуть горя в военное время. Что запомнилось из военных лет?
- Во время войны я был совсем маленький и мало что смыслил, но один эпизод никак не изглаживается из моей памяти. Мы с мамой возвращались домой в Москву из ссылки из-под Рыбинска, где прожили 5 лет в исправительно-трудовых лагерях. Это был последний год войны. Поезда были переполнены. Мы ехали на самых верхних полках, предназначенных для чемоданов, сидели, согнувшись под потолком, но были рады тому, что нашлось хоть какое-то место. На полу люди жались вплотную друг к другу, и когда по вагону проходили патрули, а они ходили довольно часто, то все сидящие вставали, пропуская их, даже ночью. В поезде мы ехали несколько дней, и пассажиры как-то услышали гул самолета. В вагоне началась паника. Многие пассажиры подумали, что сейчас их начнут бомбить. Кто-то со страху кричал, что видел фашистские кресты на пролетавшем над поездом самолете. Потом уже все поняли, что это был обычный наш самолет. Просто люди, пережившие бомбежки, уже всего боялись. Долго вагон гудел, потом все успокоились.

- В детстве Вы не были пай - мальчиком?
- Конечно, нет. Да я и сейчас не пай - мальчик. В годы моей юности было модно драться "двор на двор", как раньше, в старину, "стенка на стенку". В драках "арбатской шпаны" мне приходилось частенько участвовать. Правда, я старался погасить враждебную ситуацию, но мне это редко удавалось. Случалось, что и я кого-то бил, и сам по морде получал.

- Из-за чего дрались-то?
- А просто так. Парень - "чужак" прошел по нашему двору - к нему придирались. Били его, а потом он приводил со своего двора кучу ребят, и наших собиралось столько же, и начинался мордобой. А то вдруг чей-то голубь залетел в чужой двор, опять причина подраться. В общем, искали повод, чтобы почесать кулаки, энергию-то некуда было девать. Но из-за девчонок я не дрался никогда.

- Неужели нечем было заняться?
- Были у меня увлечения. Я очень любил голубей. У меня во дворе стояла голубиная будка, и большую часть времени я проводил с голубями, всегда старался, чтобы мои голуби были самые чистые и красивые. Я всегда с удовольствием наблюдал за их полетом, когда они поднимались в небо. Это было ни с чем не сравнимое по красоте зрелище. А вечером голубятня закрывалась на замок, и мы с ребятами собирались во дворе, разучивали блатные песни (они тогда были в моде) и пели их под гитару. Мой двор и мой Арбат были моей школой жизни.
У меня хватало времени и на спорт. Я имел второй взрослый разряд по гимнастике, занимался боксом, плаванием. Особенно любил футбол. Мы с ребятами не всегда дрались, иногда играли в футбол "двор на двор". Частенько окна футбольным мячом разбивали, на нас хозяйки ругались, прогоняли, но мы снова собирались и гоняли мяч. Футбол был атрибутом моего детства.

- Почему же Вы ушли не в спорт, а в театр?
- Да я и в театр не собирался. Все произошло случайно. Моя мама была актрисой, и старший брат пошел по ее стопам. Надо учитывать, что я жил на Арбате, вокруг - театры. Несмотря на свою "шпанскую" жизнь, я часто ходил в театр Вахтангова, в Малый театр, во МХАТ. Это было заразительно. В школе я учился плохо, признавал только гуманитарные предметы, часто прогуливал занятия. Уроки получал в основном в театральных залах. Конечно, маму часто вызывали в школу, но она была слишком занята и практически контролировать меня не могла. А я хитрил, и чтобы не огорчать ее, завел себе два дневника. В один учителя мне вкатывали плохие отметки, а в другой я сам себе ставил "четверки" и "пятерки", сам расписывался и показывал маме. Она, конечно, понимала, что я хитрю, учусь плохо, ругала меня, а я убегал во двор к друзьям. Вечерами мы с ребятами любили гулять по Арбату, тогда он еще не был пешеходной зоной. По улице ходили троллейбусы, а по тротуарам гуляли люди, которые съезжались сюда со всей Москвы. По Арбату часто прогуливались знаменитые художники, артисты, писатели. Казалось, сам воздух Арбата был напоен творческим духом. У нас дома часто бывали актеры, коллеги мамы и старшего брата. Они устраивали застолье, о чем-то спорили, горячо обсуждали театральные новости. Видимо, такая атмосфера впитывалась в меня, и когда пришло время решать, куда пойти после школы, я выбрал театр. Правда, мама хотела, чтобы я учился в музыкальном училище имени Гнесиных. Я неплохо пел и даже экзамены сдал. Мне купили папку для необходимых документов и отправили в "гнесинку", а я вышел во двор, там ребята играли в футбол. Я прислонил папку к деревцу, прогонял мяч с ребятами весь день и в училище больше не пошел. Видно, не суждено мне было стать певцом.

- А в театральное училище поступили без проблем?
- Да. Старший брат помог. К тому же в юности я был суперобаятельный. Может, чего-то и не умел или делал не так, но когда я улыбался, улыбались все. Помню себя на творческом прослушивании в театральном училище имени Щукина. Я был одет по тогдашней моде: "прохоря", типа офицерских сапог, и в них заправлены брюки, модный пиджачок, который мне брат привез из Польши, а на шее у меня - белый шарфик. В общем, одет был по форме типичной "московской шпаны". Я читал перед комиссией отрывок из романа "Война и мир" "Сон Пети Ростова". Не знаю, почему, но читая этот серьезный отрывок, я улыбался, и все члены комиссии тоже улыбались и даже смеялись. Мне казалось, что так и было нужно. Так что в училище меня приняли без проблем.

- А первую свою роль помните?
- Ну, это была не совсем роль, а только проба. Как-то утром, когда мама и брат ушли на работу, я взял портфель и отправился: в кино, на утренний сеанс. Помню, фильм был очень интересный, и я уже пятый или шестой раз его смотрел. После сеанса нужно было в школе хотя бы показаться, и я явился туда к четвертому уроку. Все ребята сидели в классе, а я в коридоре на подоконнике. Смотрю, какая-то женщина по коридору идет ко мне и спрашивает: "Ты в каком классе учишься?" "В четвертом", - отвечаю. "А я помощник режиссера. Хочешь сняться в нашем фильме, мне на пробу как раз такой, как ты, мальчик нужен".
Я вообще-то особым желанием не горел где-то сниматься, но буркнул: "Хочу". Она записала мой телефон, чтобы поговорить с мамой, и я пошел в класс. Открываю дверь - там идет урок, учительница на меня как закричит: "Вон из класса!" Я как ошпаренный оттуда сразу и выскочил. А тетенька из киностудии смотрит на меня круглыми глазами и спрашивает: "Ты хорошо учишься-то?" Я отвечаю: "О-о-о-о-чень!" А сам боком, боком по коридору и - на улицу.
Вечером эта женщина позвонила моей маме и попросила не очень ругать меня, если я буду участвовать в съемках фильма и пропущу занятия в школе. На это мама ответила: " А что ему пропускать, он и так в школу не ходит". Вот тогда я понял, что мама знает про все мои пропуски, "двойки" и "хитрости" с дневником.
Помню, ехали мы в маленьком автобусике в какую-то глухомань по ухабам, по грязи: машина несколько раз буксовала. На улице дождь, на дорогах слякоть. Мне как-то сразу захотелось домой, и никакие съемки меня уже не интересовали. В общем, я окончательно "скис", и проба получилась у другого мальчика лучше.

- Как же вы в театральный институт-то попали с таким "пофигистским" отношением к учебе?
- Будучи постарше, я, разумеется, стал понимать, что надо браться за ум. Тем более что мои друзья, окончив школу, куда-то поступали.
Экзамены мне помогли сдать одноклассники, но в театральном училище я стал относиться к учебе более серьезно.

- Александр Викторович, какие роли Вам больше всего нравились?
- Может, сказывались юношеские озорные качества, но мне больше нравились характерные роли. Например, любил изобразить какого-нибудь беззубого горбатого старичка. Надо было придумать ковыляющую походку, приклеить бороду, наворотить пузо, в общем, полностью закрыться, не быть похожим на себя. Это мне безумно нравилось.
А вот когда я сыграл дипломный спектакль, меня пригласили сразу в три фильма. Одним из них был фильм В. Аксенова "Мой младший брат", где я сыграл свою первую серьезную роль. Мне повезло, я попал сразу в хорошую компанию: Олег Ефремов, Люся Марченко, Олег Даль, Андрюша Миронов. Многих моих коллег уже нет в живых.

- В кинофильме "Ближний круг" Вы сыграли Сталина, человека, из-за которого так пострадала ваша семья. Как Вы ощущали себя в этой роли?
- Знаете, когда я стал понимать, что произошло с моими родными в сталинское время, у меня сложилась совершенно четкая позиция по отношению к партийной конъюнктуре, к комсомолу. Я никогда не был пионером, комсомольцем и уж тем более коммунистом. Когда в классе проходило комсомольское собрание, я один из всех вставал и уходил. Это сейчас, кажется, пустяк, а тогда было сложно одному идти "не в ногу с другими". Но к роли Сталина я отнесся совершенно нормально: сыграл так, как и представлял его себе. И потом в этом фильме я попал в очень хорошие руки режиссера Андрона Кончаловского. Мне важно было показать характерные черты Сталина, и я в гриме и костюме чувствовал себя именно тем человеком, роль которого играл. Фильм "Ближний круг" снимала на английском языке американская компания "Коламбия Пикчерс". Я был загримирован так, что от меня ничего не осталось, разве что только тембр голоса. Мне приклеили нос, усы, брови, что-то подложили в щеки, изменили форму глаз, надели парик. Я себя в зеркале узнавал только по глазам. Но роль получилась.

- Актерские гонорары как-то отличаются в Америке и в России?
- О, конечно! Как русский актер, я получил за свою работу гораздо меньше, чем заплатили американцам. В фильме отдельными титрами было выделено: "В роли Сталина - актер Александр Збруев". Американский актер получил бы за эту роль несколько миллионов долларов. Мой гонорар был в сотни раз меньше, но я и этому был рад, потому что в России мне за ту же роль заплатили бы "три копейки". Американский актер Боб Хопкинс, который сыграл второстепенную роль Лаврентия Берии, за свой труд получил 1 млн. долларов. Вот такой парадокс. Американцы уважают своих кинозвезд, которые прославляют страну, поэтому оплачивают их труд миллионами долларов. Главная роль 25-летнего Леонардо Ди Каприо оценивается американцами огромными гонорарами. В нашей же стране маститые актеры, которые создали кинематограф, славу отечественного кино, актеры, которые являются национальной гордостью России, кумирами народа, за свой нелегкий труд получают гроши. А когда наши звезды экрана и кино стареют и становятся невостребованными, про них просто забывают, и они часто остаются один на один со своей нищетой.
Я даже стесняюсь говорить, сколько получаю за свой актерский труд.

- Значит, у Вас немало претензий к своему отечеству?
- А вы думаете, что я сейчас буду взахлеб рассказывать о том, как люблю свою Родину? Что любить-то? Зараженные реки, кислотные дожди, отравленную рыбу, радиоактивные выбросы? Ведь это тоже Родина.
Я всю свою сознательную жизнь работал и кое-что сделал все-таки для своей страны. Но моя Родина меня все время чего-то лишала, что-то недоплачивала. Уже сейчас она в долгу не только передо мной, но и перед моими родителями, детьми и даже внуками. К моему сожалению, Родина никогда не приносила мне особой радости. От этого я и страдаю. В нашей стране нет должного отношения к таланту, у нас его не растят. А если и встречаются истинно талантливые люди, то они быстро забываются. Любовь к Родине у меня ассоциируется с любовью к моему зрителю. Прохожий, который улыбается мне при встрече и просит автограф, говорит "спасибо". И я ему говорю "спасибо" за то, что помнит меня. Благодаря этим людям я и существую, как артист. Зритель несет в себе своих любимых актеров всю жизнь. Вот ради этого стоит работать на сцене и в кино.

- Я слышала, Вы занялись бизнесом, открыли свой ресторан. Это что: дань моде или жизненная необходимость?
- Думаю, что это, скорее всего, деятельность, соответствующая новому времени. Хотелось испытать себя в новой роли. Лет 6 назад мы с приятелем сидели в буфете Ленкома. Буфет был такой неприглядный, бедненький. Друг мой занимается ресторанным делом, и он предложил мне переделать наш буфет в ресторан. Мысль была хорошая, и я согласился. Потом мне пришлось разговаривать с директором театра, с Художественным советом. Не всем эта идея нравилась, но большинство согласилось на возможность обедать в комфортном ресторане, а не в плохоньком буфете. Работа закипела. Мой друг взял на себя материальные хлопоты, а я организационные. Немало времени и нервов ушло на различные согласования и разрешения. Мне пришлось выслушать от своих коллег множество упреков и оскорблений. Я переживал, глотал обиды и надеялся, что когда-нибудь люди поймут, что пришло время жить по-другому. Ресторанчик все-таки появился, и назвали его "ТРАМ".